Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, февраль
– Степан! Ваня пришёл.
Голова не шевельнулась.
– Ваня пришёл, Степа, – повторила она и смахнула с глаз слезы.
Голова нервически задвигалась. И сидящий повернул заросшее щетиной худое лицо к Ивану Ивановичу. В глазах не виделось ни проблеска разума. Брат Соловьёва, бывший кавалеристский офицер, помешался пять лет тому после кровавой бойни на Кавказе и с тех пор Иван Иванович взял его под свою опеку. Некоторые видели в этом причину нежелания надворного советника связывать себя узами брака.
Путилин сидел в кресле, укрывшись пледом, и дремал. Мысли о злоумышленниках ушли куда—то в глубины сознания, на лице виделось только спокойствие. Недопитый чай так и остался остывать на столе.
В такие минуты даже шумливая Глаша ходила на цыпочках, боясь нарушить покой невольным шумом, на который она была горазда, то стол заденет, то к чашкам прикоснётся, то шуметь кастрюлями и тарелками станет на кухне.
Глава семнадцатая. Визиты
В десятом часу утра Иван Иванович направился на Петербургскую сторону, чтобы узнать – продолжает ли проживать ли некто Синельников на Мытнинской улице. Проверить это было необходимо, не привлекая внимания, а главное, чтобы такие действия не дошли до ушей проверяемого господина. Ранее времени нельзя вызывать его подозрений, что персона Тимофея Синельникова привлекла внимание сыскной полиции. Конечно, всякое может быть, ведь не заглянешь в мысли околоточного, который лучше всех знает обитателей данного ему участка. А порой и находится с ними в хороших сношениях, что сразу может по—дружески шепнуть, мол, тут агент приходил и вопросы задавал.
Не всегда полицейские выполняют возложенные обязанности с надлежащей усердностью. Деньги порой перевешивали выполнение служебных обязанностей.
Соловьёв остановил извозчика на соседней улице и теперь медленно шёл к искомому дому, который был единственным каменным на улице. Остальные деревянными темными стенами угрюмо взирали на город.
Если никому не доверять, то и расследование вести нечего. Подумалось надворному советнику, и он направился к дворнику. Те знали больше, чем околоточные. Непосредственно каждый день видели жильцов, кто к ним и когда приходит, уходит, не таится ли, не прячет лицо. Они все подмечают, недаром считаются первыми помощниками полиции.
Настроение Ивана Ивановича было. не в пример вчерашнему, хорошее и довольно весёлое. Он шёл, насвистывая незамысловатый мотивчик из «Севильского цирюльника». В детстве много времени было проведено за клавишами фортепиано, но с надворного советника так и не вышел музыкант. Иногда он мог сыграть не только простенький мотив, но и замысловатую партию какого—нибудь произведения и даже спеть романс довольно приличным баритоном, за который не было стыдно.
Дом на Мытнинской, в котором предположительно проживал Тимофей Синельников, был трёхэтажным, недавно крашенным по фасаду. Видимо, хозяин следил за своей собственностью, приносящей какой—никакой доход. Может быть, составляющий единственное, что он имел.
Дворник, среднего роста татарин с редкой бородёнкой, разговаривал в отличие от многих чисто и без акцента.
«Нет, такой не побежит предупреждать жильца о приходившем агенте сыскной», – думал Иван Иванович, глядя на слегка робеющего дворника.
Разговор начался, как обычно с обоюдной подозрительности.
– Скажи мне, голубчик, – остановился элегантный Соловьёв перед стоящим с лопатою татарином в потертом полушубке мехом вовнутрь и с повязанным поверх грубо выделанной кожи серым фартуков. – Это дом господина Власова, – Иван Иванович указал рукою на единственный каменный дом в Мытнинском переулке.
– Точно так.
– Не сдаёт ли в наём он квартиры?
– Да, сдаёт.
– Не знаешь, нет ли у него квартиры для меня сейчас?
– Извиняюсь, но обрадовать вас нечем, все квартиры сданы.
– А мне говорили, что возможно. Значит, ввели в заблуждение.
– Совершенно верно.
– Жаль, а мне как раз здесь хотелось поселиться. Тихое место.
– Так точно, тихое, вот, – теперь уже настала очередь дворника указать на дома, стоящие поодаль по переулку, – там, в доме с большим навесом над крыльцом, живёт Пелагея Феодоровна. Так она точно сейчас жильцов не имеет, с неделю съехали.
– Мне бы хотелось жить в каменном. У Власова, – он вопросительно посмотрел на дворника, – никто не собирается съезжать.
– Нет, там давно живут.
– И как давно.
Дворник посмотрел с подозрением на Ивана Ивановича, но ничего не ответил, это отметил про себя Соловьёв.
– Хорошо, где мы можем поговорить без посторонних глаз. Мне не хотелось бы, чтобы видели нас.
– Я…
– Там я все объясню.
– Можно у меня, – и дворник пошёл первым в свою каморку. Так Соловьёв достал свой жетон и представился:
– Помощник по поручениям начальника сыскной полиции надворный советник Соловьёв.
Татарин вытянулся, словно на параде.
– Ты, я вижу, человек с головой, – дворник кивнул головой, а Иван Иванович продолжил, – поэтому о моем приходе никто не должен знать ни хозяин, тем более жильцы. Понятно.
– Так точно.
– Служил в армии?
– Никак нет, не довелось.
– Тогда ответь, кто проживает в доме?
– Сам хозяин Михаил Владимирович с семейством, господин Меняев, служащий департамента земельных наделов с женою, господин Иванов с семейством, тот служит в банке и один квартиру занимает господин Синельников, вот, где этот служит, мне не известно.
– Понятно и как давно они проживают в этом доме?
– Я здесь дворничаю шестой год, так они жили уже.
– Что ты о них скажешь?
– Вполне приличные господа, осень приличные. Чтобы ссоры какие или буянство, так этого нет.
– Всё?
– Всё.
– Ты говорил, что не знаешь, где служит господин Синельников?
– Так точно. Не знаю.
– На какие средства он живёт?
– Четыре года тому получил наследство.
– Четыре? Не ошибаешься?
– Никак нет, тогда он мне десять рублей за службу дал, а после этого только по рублю перед вашим Рождеством и Пасхою.
– Ясненько. К Синельникому кто—нибудь захаживает?
– Никак нет.
– Когда ты видел его в последний раз?
– Вчера вечером и видел, весёлые возвращались, словно праздник у них какой.
– Так ты понял, что никому не слова.
– Неужто мы не понимаем.
После разговора с дворником Иван Иванович решил все—таки зайти в околоток. Как ни крути, а необходимо было узнать о господине Синельникове.
Ведь в каждый околоток назначалось два надзирателя: один для руководства наружной службой, другой – для проведения негласного надзора за жителями, предупреждения и пресечения преступлений.
Околоточному внутреннего надзора вменялось в обязанность знать обывателей, проживающих на подведомственной территории, не только в лицо, но и чем, собственно, они дышат, в особенности, наблюдать за их отъездами, переездами, негласно собирать сведения об образе жизни и поведении лиц, состоящих под надзором полиции. С этой целью околоточный надзиратель знал на своём участке не только всех хозяев, управляющих имуществом, дворников, швейцаров, содержателей гостиниц, меблированных квартир и постоялых дворов, их поверенных и конторщиков, старост, извозчиков и содержателей рабочих артелей.
Поэтому не может же околоточный быть заодно с Синельниковым?
Благо, что идти не далеко. Всего несколько сот аршин.
Волков проснулся рано, задолго до первого колокола, до визга извозчичьих саней по схваченному морозом снегу. Он лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок, боль билась в висках и не отпускала. Иван Андреевич попробовал думать о стороннем. Но не получилось, и боль ещё с большим остервенением набросилась на голову. Сыскной агент не пошевелился. Он давно привык не обращать внимания на такие мелочи, как боль. Иной раз приходилось на морозе сидеть в неудобной позе часами, чтобы довести дело до конца.
Волков сердился на себя, на свою нерасторопность. Когда так опрометчиво стал сам жертвою этого увальня Шустова, который, походя, расправился с готовым ко всему агентом, и спокойно пошёл к зазнобе пополнить желудок очередной порцией хлебного вина.
Рядом спала жена Варвара, разметав по белоснежной подушке густые темно—каштановые волосы, которые сейчас казались цвета вороного крыла. Иван Андреевич скосил взгляд, но заметил открытые глаза жены.
– Болит? – спросила она совсем тихо, но Волков уловил её слова.
– Немножко.
– Ваня, – все так же тихо говорила она, – может, хватит с тебя сыскных приключений, – Пора…
– Не надо, – не дал продолжить Иван Андреевич, такой разговор возникал не так часто, но все же давал о себе знать, особенно после случаев, когда помощник по поручениям оказывался больным или раненым в кресле, – не будем об этом. Спи, – и сам закрыл глаза, чтобы не продолжать пустого разговора.
